- Вы что же из писателей будете или из артистов? – подыграла мне Лена.
- Буду, обязательно стану писателем и напишу о том, как в трудный час своей жизни я встретил девушку, которая поддержала и приободрила меня, как я постепенно становился на ноги, как…
- Потом получите Нобелевскую премию, - прервала она меня, - и перестанете знакомиться у судов с простыми смертными.
- Лена, я с детства был очень скромным и останусь таким навсегда. Мало того, Нобелевскую премию я разделю с Вами.
Мы шли с ней вдоль здания суда, напоминая старых – престарых знакомых, давно не видевших друг друга. Разговаривая с Леной, я незаметно оглянулся, надеясь увидеть ту, ради которой я сегодня здесь, из-за которой какая-то тяжесть давит внутри, и по «вине» которой я познакомился с Леной. Конечно, Лена догадывалась о моём состоянии и что-то, может быть, желание стать на некоторое время сестрой милосердия, удерживало её около меня. Мне казалось, что прохожие с укоризной смотрели на меня, словно зная всё обо мне и осуждая за столь быструю рекогносцировку и ещё и поэтому я чувствовал себя каким-то скованным и несобранным.
Было около шести вечера, но вечером и не пахло – правильнее сказать, было около шести дня. По улицам разгуливал солнечный май, но по усталым лицам спешивших домой людей я поймал себя на мысли, что моей новой знакомой тоже пора домой к мужу и детям. Я мельком взглянул на её правую руку – кольца не было. В ту небольшую паузу, которая наступила в нашем разговоре, я обдумывал, как бы поудобнее определиться с наступавшим вечером, когда в перспективе маячило скорбное одиночество в своей опустевшей квартире и жалкие потуги поудачнее убить время. Я решил провести сегодняшний вечер с Леной, но не знал пока как бы эдак по-гусарски, нешаблонно сообщить ей об этом.
Мы остановились у железнодорожного переезда, пропуская проходящую электричку. Незнакомые люди смотрели из окон на нас, думая о чём-то своём. Электричка, весело посвистев, пронеслась мимо, обдав нас тёплой волной бежавшего вслед за ней воздуха. Мне представилось, как было бы неплохо сидеть в этой уютной электричке вместе с Леной и мчаться неважно куда и говорить неважно о чём.
Переходя через рельсы, Лена на мгновение оказалась впереди меня и я успел её получше разглядеть. Изъянов не заметил: ладненькая фигурка, стройные ножки, красивая походка.
- Лена, а кем Вы работаете в суде? – задал я совсем не тот вопрос, который обдумывал в преддверии наступающего вечера.
- Я, Илья Александрович, не судейский работник, просто, как начальник юридического отдела была в суде по делу.
- Начальник отдела где?
- Да так, организация, название которой ничего Вам не скажет.
Прикинув мысленно какими ресурсами располагал в тот момент, я, наконец, решился на шаг, который всё никак не мог сделать: - Лена, может посидим сегодня где-нибудь? – выдавил я.
- Я что же, буду помогать зализывать Ваши душевные раны?
- Разве я так похож на плачущего, разнесчастного и потерянного? И потом, не беспокойтесь – пью я немного и не буду спьяну рыдать на чьей-либо груди.
- Я вообще-то не готова сегодня для посиделок, да и не успеть уже – может завтра? - В её голосе явственно проглядывали неуверенные нотки.
- Леночка, да Вы чудесно выглядите, было бы прекрасно, если бы все проходящие сейчас мимо нас женщины были такими же не готовыми!
- Тогда куда? – окончательно решила она, не заставляя себя долго упрашивать.
- Давайте в «Амазонию», быстренько что-нибудь поймаем и через 30-40 минут будем на месте.
- В такси мы как-то разом смолкли. У двух незнакомых людей нет точек соприкосновения, вокруг которых мог бы вестись разговор. У них нет общих знакомых Петь, Таней, Саш, которым они, вспоминая, могли бы перебирать косточки. Ситуация для нас обоих прояснилась, пикировка прошла без жертв и разрушений и продолжение разговора могло идти только в анкетном русле – где живёте, где работаете, судимы – не судимы, были за границей или не были… Ни мне, ни Лене не хотелось посвящать таксиста в свои анкетные данные и мы, словно готовясь к чему-то очень важному, напряженно ждали конца поездки.
Я был чертовски голоден, потому что только утром наспех позавтракал в своей ставшей с недавних пор холостяцкой квартире. Потом весь день прошёл словно в смутном сне – вот вроде бы ты начинаешь что-то вспоминать, хочешь ухватиться поудобнее и покрепче, а оно вдруг разом ускользает от тебя. В моей картинной галерее воспоминаний сегодняшнего дня всего 4 картины: голубая – с её грустными и красивыми глазами, синяя – с судьёй в тёмно-синем костюме, светлая – с Леной, переходящей через железнодорожное полотно, и зелёная – с электричкой, прошмыгнувшей мимо меня.
Мы с Леной сели напротив и теперь я мог получше разглядеть её. Ей было лет 28-30, мягкие красивые черты лица, высокий лоб с зачёсанными назад длинными и прямыми волосами. Впрочем, невозможно, даже используя богатейший словарный запас, передать точный портрет человека. Какие-то полутона, полутени, полужесты способны в корне изменить его, поэтому проще сказать, что лицо Лены было просто красивым, а большие зелёные глаза просто прекрасными, но и это будет до обидного тривиально.
- Лена, а Вам приходилось здесь бывать?
- Очень давно.
- А где предпочитаете бывать вечером?
- Люблю театр, джаз и многое другое, - она обхватила меня целиком своими большущими глазами, в которых прыгали весёлые зайчики. При виде этих беленьких зайчат мне вдруг захотелось отбросить все дурацкие вопросы, обнять её, прижаться головой к её плечу и просто по-бабски выплакаться. Напряжение труднейшего дня неимоверно давило на меня и эту сильно сжатую пружину в себе хотелось разом отпустить.
Официант наконец принял заказ. Я ощущал такой голод, что заказывал всё подряд.
- Так Вы, как и я, любите театр?
- Да, хожу, когда есть время.
- Наверно, с такой внешностью Вы мечтали стать актрисой, но что-то помешало?
- Ни актрисой, ни юристом я не собиралась становиться, обычно во всём винят судьбу. Вот и здесь она выбрала мне специальность, которую, как оказалось, я не смогла модно и со вкусом надевать на себя. Образно говоря, она пылится в моём гардеробе, почти не надёванная.
- Лена, но Вы же работаете по специальности – значит надеваете?
- Я же сказала, что почти не надеваю, а это значит – ни для души, ни для сердца, а токмо в силу необходимости.
- А почему бы не перетрясти весь гардероб, избавившись от ненужных вещей?
- Трудно это, Илья. Для того, чтобы менять гардероб нужны возможности, средства, время – ни того, ни другого, ни третьего у меня нет. А потом, разве дело только в смене – сменишь, а через некоторое время снова разочарование и так до бесконечности. Я не хочу сейчас плакаться – мне бы Вас, Илья, утешать, но дело в непригодности и бессмысленности всей хизни, а не отдельных её составляющих.
- Что-то Вы очень уж мрачно всё это представляете, прямо «Ночь на Днепре» Куинджи только без зеленоватой Луны.
- Ну вот, сейчас вместо Ваших начнём зализывать мои раны.
- Лена, а как же будущее, перспективы?
- Что будущее? Будущее во мне. Небольшое едва заметное изменение всего, что есть во мне сейчас, - вот моё будущее. А перспективы? Их же нет в чистом виде – они всегда перемешаны с удачей, случаем, если угодно, с судьбой. Следуя Вашему примеру, хочу воспользоваться аналогией – помните у Воннегута: « К тому, что Билли изменить не мог, относились прошлое, настоящее и будущее.» Так вот я и есть Билли…
- Тогда мы с Вами тёзки – у меня те же проблемы, правда, я сегодня сумел изменить настоящее, вернее, узаконил уже изменённое.
Официант ворвался в наш разговор со своим подносом, поэтому пришлось дожидаться пока он расставит на столе принесённое. Когда всё стояло на своих местах и официант удалился в сторону кухни, я провозгласил тост за своё изменённое настоящее: - Ну что, за мою свободу, которая, как считает «просто Лена» мне не очень нужна!
- За Ваше будущее, Билли!
